Интервью с Merzbow
— Как Вам пришла идея создать стиль музыки, полностью состоящей из
манипуляций с белым шумом? Где берет начало шумовая музыка?
— Мне хотелось найти применение шуму, получающемуся при стопроцентной
обратной связи на каналах микшера. Это побочный эффект, возникающий при
микшировании пленок. В то время я даже не подозревал, что такой тип
музыки обретет последователей, получит название "noise". Только после
того, как он достиг такого размаха, я задумался о причинах этого
явления. Их можно искать где угодно, но применительно ко мне наибольшую
роль сыграло увлечение тяжелым психоделическим роком 60-70х годов и
электронные концертные импровизации. Были группы, игравшие фри-рок (Lost
Araaf) и панк-рок (Hijokaidan, впоследствии сменившие стиль на шумовой
перформанс).
— Вы можете определить свою музыку как импровизационную?
— Мой интерес к музыке был связан в первую очередь с сюрреализмом,
идущим от бессознательного. Шум — это наиболее примитивная форма
коллективной бессознательности, использующая пре- или
металингвистический опыт и поэтому не нуждающаяся в сложных
инструментальных средствах, появившихся в результате определенных
общественных соглашений. Мои композиции — автоматизм, а не импровизация.
Когда оборудование ломается, выходит из-под контроля, мне кажется, что в
нем просыпается некий внутренний голос, аварийный резерв, либидо
аппаратуры. Я могу подчинить его своей цели при помощи более сильного
внешнего воздействия.
— Ваше решение заняться музыкой было связано с какими-то изменениями в
жизни? Как это произошло?
— Да, появление Merzbow совпало по времени с моим окончанием
университета. Мне было 23 года.
— Есть ли смысл у названия группы?
— Оно происходит от "Merzbau - The cathedral of erotic misery". Так
называлась коллажная работа Курта Швиттерса, немецкого дадаиста,
выставлявшегося в 20х годах в Ганновере. Он собирал ее из всяких
странных предметов, которые находил на улицах. Так же и я делаю музыку
из хлама, который меня окружает в реальной жизни. По-моему, величайшая
идея сюрреализма заключена в словах "Все эротично, всюду эротика...", а
шум — самая эротичная форма звука. Поэтому все мои работы так или иначе
связаны с эротикой.
— Насколько мне известно, изначально кассеты с музыкой Merzbow
прилагались к порнографической продукции. В последнее время необузданная
сексуальная фантазия стала неотъемлимым атрибутом экстремальной музыки.
Создается впечатление, что многие люди просто зациклены на собственных
болезнях и не в состоянии расширить поле своего восприятия, приводя как
себя, так и слушателей к полному пресыщению. Вы считаете это мнение
консервативным?
— Наверное, западный менталитет более открыто настроен в отношении таких
тем. В Японии, кстати, цензура до сих пор запрещает демонстрацию
гениталий, но уследить за дешевыми видеокассетами с порнофильмами она не
успевает. Лично я воспринимаю порнографию как вершину поп-арта, в
отличие от эротических фотографий и прочих объектов массового искусства.
— В западных странах принято считать, что Японии исторически свойственно
в высшей степени традиционное искусство. Но мне кажется, что Крайнему
востоку должны соответствовать крайне экстремальные формы самовыражения.
Yamatsuka Eye, Boredoms, Zeni Geva, Ground Zero, Melt Banana, Masonna,
Merzbow, Aube, Ruins, Incapacitants, не говоря уж о новомодной волне
"грязных" фильмов ужасов — "Mermaid in a manhole", "Entrails of a
virgin", сериале "Guinea pigs", "Torture king", "Hit & Rape"... Что Вы
думаете по этому поводу?
— После второй мировой войны мы все больше поддаемся влиянию западной
цивилизации, особенно состороны США. Япония живет в условиях постоянной
информационной сверхперегрузки. Экстремальное искусство отражает эту
ситуацию. Японцы обладают талантом все доводить до крайности именно
благодаря избытку информации.
— Интересно, Вы сами не потеряли еще счет своим альбомам? С таким
количеством релизов я просто не могу не спросить Вас о том,
действительно ли так просто записывать шумовую музыку?
— На настоящий момент у меня около 175 виниловых и CD-альбомов. Эта
цифра говорит сама за себя — основная идея состоит в том, чтобы
выпускать как можно больше музыки, на любых лэйблах, всеми доступными
средствами. Многие слушатели не чувствуют разницы между моими альбомами,
но для меня все альбомы разные. Это трудно понять, слушая в год по
альбому или купив в магазине несколько недавно выпущенных CD. Я работаю
в старых добрых традициях хоум-тэйпинга. Для меня это самый удобный
путь, потому что все зависит только от меня самого. Большинство японских
музыкантов никогда не используют компьютер и прочую высококачественную
аппаратуру. Мы пытаемся работать на низшем уровне, работать больше
руками, мускулами, телом... Обычно для записи CD требуется дорогая
студия, многоканальная аппаратура, долгие дискуссии со звуковыми
инженерами, отбраковка материала и т.д. В принципе, моя музыка не
нуждается во всем этом. Качественной музыки везде навалом, и это просто
не мое.
— Какие инструменты Вы используете при записи?
— Аудиомикшер, фильтры, генераторы, частотные модуляторы, различные
искажатели и контактные микрофоны. Межблочные соединения и всю настройку
я провожу сам.
— Один из музыкантов, с которымия беседовал, высказал мнение, что шум
нельзя считать жанром музыки, что это совершенно особенная, отдельная
сущность, и то, что шум выпускается на CD, вовсе не делает его музыкой.
Вы согласны сэтой точкой зрения? Какая разница между музыкой и шумом?
— В моей работе — никакой. Я не знаю, что Вы имеете в виду, когда
говорите "музыка" или "шум". Все это очень субъективно. Если "шум" —
нечто неприятное для слуха, то поп-музыка для меня — шум.
— Тем не менее Вы часто выступаете вместе с другими артистами, взгляды
которых могут сильно отличаться от Ваших. Как вы находите общий язык?
— Мне нравится работать со всеми, кого не раздражает моя музыка.
— Ваша музыка концептуальна? Какие идеи заложены, к примеру, в альбоме
"Pulse Demon"?
— Само понятие концепции применительно к музыке — чисто западное
изобретение, дань академизму. В восточной философии любая теория
вырастает из реального опыта. Концепция заключена в самом звуке.
Композиция вызревает из различных способов производства шумов. Обычно я
посвящаю свои работы музыкантам, творчеством которых увлечен в данный
момент. "Pulse Demon" посвящен французской электроакустической музыке
70-х (в частности Иву Маллесу, чьи работы вышли в серии современного
авангарда, издаваемой фирмой Philips), а также группам King Crimson и
Heldon. Параллельно я записывал два других диска, "Magnesia Nova" и
"Electric Salad", используя синтезаторы и приемы musique concrete (на
"Pulse Demon" я играл только на EMS). Отдельные части "Pulse Demon"
названы по мотивам альбома Джона Эпплтона "Syntonic Menagerie", а само
название альбома пародирует название афро-британской группы 70-х Demon
Fuzz. Я превратил Fuzz Box в Pulse Resonator.
— В 1988 году Вам посчастливилось посетить Советский Союз. Наверное,
большая часть аудитории не была подготовлена к Вашей концертной
программе. Каким образом был организован этот необычный тур и какие
впечатления он у Вас оставил?
— Это был фестиваль джазовой и экспериментальной музыки "Амур",
проходивший в Хабаровске, на Дальнем Востоке. Организаторы знали мою
группу только по заголовкам в журналах и ожидали услышать что-то
высокотехнологичное. Конечно, они не знали, что такое "noise", и
остановили наш перформанс уже через полчаса. На следующий день, перед
тем как пустить на на сцену, они попросили сыграть что-нибудь более
музыкальное. К счастью, мы умели играть на инструментах и выступили как
дуэт клавишные/ударные, поскольку организаторы были очень хорошими
людьми и мне не хотелось их расстраивать.
— Шумовая музыка во все времена пользовалась успехом у экстремистов всех
мастей, использующих ее демократичность в своих нездоровых интересах.
Наблюдавшееся в 90-х годах сближение с тяжелой гитарной музыкой привело
к обратной связи — начинающие шумовые группы брали пример с рокеров
вроде Sonic Youth и Brutal Truth. Как Вы думаете, каковы причины этого
альянса — ведь социальные функции этих жанров не имеют ничего общего?
— В начале 90-х я увлекся таким стилем музыки, как дэт-метал. Во-первых,
мне нравилась игра барабанщиков в грайндкор-группах: Morbid Angel,
ранние Napalm Death и Carcass. Во-вторых, я обнаружил совпадение
взглядов с группами Carcass и Cadaver в оформлении альбомов: смерть,
медицинский антураж. После этого в музыке Merzbow начался новый этап:
увеличение скорости абстрактного ритма до типичной для грайндкора и
высокочастотная активность, сравнимая с гитарными соло дэт-метала
(альбом "Venereology"). К тому же я стал использовать гитарные педали
Dod. Кульминацией этого периода стало возникновение двух сторонних
проектов — Flying Testicle и Bustmonsters. В первом кроме меня
участвовали еще Масо Ямазаки (Masonna) и канадец Зев Ашер (Roughage). По
стилю это был самый настоящий тяжелый рок с множеством традиционных
инструментов — гитар, барабанов, перкуссии; нашлось место даже
электрооргану! Что касается взаимодействия жанров, то каждый музыкант
имеет на этот счет свое мнение. Я, например, в молодости очень любил
Black Sabbath — группу, почитаемую металлистами за классическую. Но
сейчас я потерял интерес к дэт-металу, ставшему излишне мелодичным и
нашедшему поддержку в лице рэпа. Хотя иногда могу послушать, скажем,
Autopsy.
— Я знаю, что кроме музыки, Вы пишете книги. О чем они? Почему Вы решили
заняться литературой? Вам недостаточно одной музыки для самовыражения?
— В литературе моими идолами были поэты-предвестники сюрреализма — Артюр
Рембо, Лотреамон, Жан Жене. Параллельно с университетом я учился в
художественной школе и рисовал каждый день, подражая Жоржу де Ширико и
Сальвадору Дали. Прочитав Марселя Дюшана, я понял, почему дадаисты
хотели разрушить общепринятое искусство. У меня возникло желание
разрушить общепринятое представление о музыке. Вскоре я забросил
рисование, потому что абстрактная живопись не вызывала у меня ничего,
кроме скуки. В ней не было ни малейшего эротического импульса.
Мой писательский дебют состоялся в журнале "Fools Mate". Я просто хотел
писать о своей любимой музыки, поскольку ни один из печатающихся
критиков меня не устраивал. В 1980 году "Fools Mate" был довольно
типичным изданием, посвященным прогрессив-року, в рамки которого я
вписывался с трудом. Позже я работал в других журналах, а с 1988 года
написал 11 книг, посвященных разным темам, среди которых необычные формы
искусства, извращенный секс, садомазохизм... Некоторые из них вообще не
имеют отношения к музыке. Я пишу просто потому, что мне нравится это
занятие.
— Всем известна слабость, которую шумовые группы питают к садомазохизму.
Вам не кажется, что эта отличительная черта все чаще напоминает дешевый
рекламный трюк?
— В целом, фетишизм реализует желание личности изменить себя. Мой
интерес к связыванию имел ту же природу. Тем более, что в Японии
связывание грудных детей — традиционный способ развить у женщин ту самую
форму тела и сохранить цвет лица, которые во всем мире воспринимаются
как японский лубочный стиль. Христианство вообще превозносит связывание
как в иконописи, так и в религиозных убеждениях: Иисус Христос — король
мазохизма. Садомазохизм — важный фактор эмоциональной стороны любой
музыки. Чем больше в ней заложено насилия и разрушения, тем больше она
мне нравится. Ганс Беллемер, величайший извращенец, говорил, что может
менять по своему желанию любой аспект своих эротических предпочтений.
Идея садомазохизма — сделать из человеческого тела анаграмму. В моей
музыке жестокость ассоциируется с прогрессом, оперативностью. Она не
имеет ничего общего с господством и подчинением. Большинство реальных
садомазохистов — полные идиоты.
— Вы никогда не задумывались, как будет выглядеть творчество Merzbow лет
через 10-20?
— У меня еще очень много неосуществленных планов. В данный момент я
работаю над комплектом из 53 CD, и это вовсе не шутка. На 40 дисков
войдут практически все мои кассетные альбомы 80-х, 10 будут содержать
новый неизданный материал, плюс три диска с техно-музыкой и аксессуары:
интерактивный CD-ROM, книга с полноцветными иллюстрациями, медальон,
набор почтовых открыток, наклейки, майка и постер.
— Никто не спорит с тем, что Merzbow — пионер японской шумовой музыки. С
первых лет существования до сегодняшнего времени многие группы пытались
идти следом, копировать Ваш стиль. Вы ощущаете на себе лавры крестного
отца японского шума?
— Я не встречал еще такой группы, про которую мог бы сказать, что она
играет в стиле Merzbow. Люди крадут мои идеи, но их музыка звучит и
подается по-другому. Я вижу, что шумовая музыка становится все более
экстремальной, и рад тому, что многие люди интересуются ею.